На прилавках все чаще появляется художественная литература,
которая говорит с читателем об эмоциональных и
социа
льных
проблемах, причем довольно непосредственно. Современные авторы не рисуют
эпические полотна жизни семейств Ростовых и Болконских, но рассказывают
истории людей, переживающих определенные проблемы – школьную травлю,
собственную «инаковость», болезни и особенности развития, потерю близких. Среди
героев таких историй значительное место отведено тем, для кого рождение ребенка
стало тяжелым кризисом.
Реальные истории?
Сейчас в России в любом книжном магазине можно найти переводные книги из серии «Реальные истории», повествующие о крайне травматичном детском и / или материнском опыте их авторов. (Вопрос о риске вторичной травматизации для читателей остается открытым). Сильный эмоциональный отклик у читателей вызывают подробность и натуралистичность в описаниях событий. А насколько такие книги достоверны?
Жанр creative non-fiction («творчески обработанная документалистика») является популярным в англоязычной литературе, и вопрос «Как соотносится содержание таких произведений с реально происходившими событиями?» рассмотрен достаточно подробно.
Большинство исследователей сходятся во мнении, что к creative non-fiction не могут применяться строгие критерии «истинности». Содержание таких произведений рассматривается как «третья реальность» (third reality, Van Luven, 2000), то есть производная от фактов и субъективной эмоциональной интерпретации автора, «авторская правда» (authorial truth) или «история за пределами фактической истории» (the story behind the story).
В чем именно заключаются искажения «реальных» фактов? (Слово «реальных» неслучайно оказалось закавыченным – пытаясь «вывести на чистую воду» автора мемуаров, мы сами тут же оказываемся на зыбкой почве домыслов и предположений).
Искажения, связанные с недостатком объективной информации: такого рода произведения создаются ретроспективно, о происходившем не часто не остается материальных свидетельств (документов, фото). Часто речь идет о событиях, происходивших скрыто от более широкого окружения (например, о семейном насилии), которые никто не может подтвердить или опровергнуть (Alagic A., 2009).
Искажения, связанные со спецификой письменной речи и литературного произведения: «сжатие» времени происходившего, исключение незначительных, с точки зрения автора, деталей или вынужденное фантазирование по поводу событий, которые уже забыты, но важны для структуры повествования (Alagic A., 2009).
Искажения, связанные с нравственными аспектами и «социальным заказом». В creative non-fiction, где речь идет о жестоких культурных практиках или семейном насилии, автор сознательно или неосознаваемо стремится подчеркнуть «большую правду» (larger truth, Wolfe, 1990), то есть сделать акцент на неэтичности и недопустимости таких вещей (Alagic A., 2009). Если книга выходит в рамках серии, посвященной проблемам насилия в жизни женщин, эти акценты могут возникать в процессе общения с редактором (а по совместительству – вдохновителем и «идеологом») книжной серии.
Искажения, связанные с особенностями памяти и работой защитных механизмов. Так, книга «Суад. Сожженная заживо» (популярная и среди российских читателей) основана на воспоминаниях, реконструированных в ходе длительной психотерапии после потери памяти. При этом некоторые факты не соответствуют реалиям описанного региона и периода времени. Многие исследователи очень сдержанно оценивают реалистичность воспоминаний о сексуальном насилии, пережитом в детстве, а «реконструированные» воспоминания считают продуктом фантазий и их рационализации (Taylor T., 2005).
Вся правда о подростках?
Еще одна точка соприкосновения реальности и авторской фантазии – это литература, адресованная подросткам и молодым взрослым. В англоязычной науке young adults literature – самостоятельный предмет исследований на стыке педагогики, литературоведения, психологии и социологии. Предполагается, что такая литература дает молодому человеку возможность идентифицироваться с протагонистом и обогатить свой опыт или узнать, что он не одинок со своими переживаниями и ценностями. Если в книге речь идет о трудных ситуациях, она служит своеобразным «словарем эмоций», переживаемых героями, дает проблеме название, делает возможным ее безопасное (не требующее от читателя рассказывать о себе) обсуждение.
Истории про юных матерей весьма популярны в США. В 1999 г.
награду Американской библиотечной ассоциации (ALA) в номинации «Лучшая
молодежная книга года» получил роман Конни Портер (Connie Porter) «Вся моя
Надежда» (Imani All Mine) – история пятнадцатилетней афроамериканки Таши,
которая забеременела от изнасилования, но решила не делать аборт, а стать
хорошей матерью для своей дочки, не бросая при этом учебу. Но малышка
трагически погибает по независящим от Таши обстоятельствам – ведь мама с дочкой
живут в квартале, где уличные драки и перестрелки – обычное дело. Пожалуй,
единственная из таких книг, переведенная на русский язык, «Здравствуй, Никто»
Берти Догерти.
Некоторые исследователи считают, что подростки, которые уже ждут ребенка или стали родителями, получат терапевтический эффект от подобных книг, если помочь им рассматреть сюжет «с критических позиций феминизма и культурного анализа». Для большинства старшеклассников – это возможность обсудить не только риски подростковой беременности, но и сексуальность и гендерные стереотипы. Но важно учитывать, что «во многих школах, особенно в сегодняшней консервативной обстановке, использование подобной литературы не приветствуется» (Coffel C., 2002).
Дэвис и МакДжиллврэй провели контент-анализ книг о подростковой беременности, и обнаружили в них следующие типичные послания:
-
Опасен даже один незащищенный половой акт.
-
Большинство юных матерей сохраняют беременность.
-
Родив ребенка, часто приходится делать паузу в учебе, но это не ставит крест на жизненных целях.
-
Когда ты беременна, тебе приходится рассчитывать только на себя.
-
Парни занимаются сексом ради удовольствия. Девушки – еще и по разным неоднозначным причинам, например, в поиске эмоциональной близости.
-
Девушкам приходится жить с последствиями этих действий, а парням – вовсе не обязательно.
-
Подростковая беременность не ведет к свадьбе.
-
Подростки из «проблемных» семей больше других рискуют стать юными родителями.
Есть и типичные «пробелы»: недостаток внимания к расовой и классовой принадлежности героинь, недостаточное освещение темы пренатальной помощи (а взаимодействие со специалистами часто становится для таких девушек камнем преткновения) и отсутствие информации о профилактике нежелательной беременности.
Но какие из этих посланий соответствуют действительности, а какие – отражают стереотипы или просто придают драматизма повествованию? В реальности около 40 % подростковых беременностей в США оканчиваются абортами, а в книге протагонист сохраняет беременность (иначе никакой истории про юную маму не получилось бы). В отличие от абортов, передача новорожденного ребенка на усыновление описывается очень часто, хотя современные американские матери-подростки прибегают к такому выходу только в 3 % случаев. Если по сюжету мать решает растить ребенка в своей семье, хэппи энд часто связан с активной эмоциональной и финансовой поддержкой от родных, на какую девушки редко могут рассчитывать в реальной жизни.