Задача: не допустить повторения
Зависимость частоты суицидов от своеобразной «моды» стала печальным открытием после выхода поэмы И. Гете «Страдания молодого Вертера». В 1970-ых гг. «эффект Вертера» был описан социологом Дэвидом Филлипсом. Филлипс использовал квазиэкспериментальный подход, соотнося изменения в статистике со всплесками интереса к громким самоубийствам в СМИ. Вот некоторые из полученных им результатов:
Число суицидов значимо возрастает после газетных публикаций о самоубийстве, причем пропорционально популярности этой темы в СМИ. - American Sociological Review, 1974.
После громкого освещения суицида в прессе возрастает число автомобильных аварий, что дает основания полагать, что многие аварии – это неявные формы суицида. – Science, 1977.
Возраст жертв аварий положительно коррелирует с возрастом героя репортажа. Также наблюдается связь между публикацией историй об убийстве и последующем самоубийстве и числом аварий с пассажирами в качестве жертв. - American Journal of Sociology, 1982.
Публичное обсуждение случаев убийств с последующим самоубийством ведет за собой рост числа авиакатастроф. - Social Forces, 1980.
Количество суицидов и несчастных случаев на дороге возросло сразу после показа по телевидению художественного сериала о самоубийцах. - American Journal of Sociology, 1982.
Большая часть объяснений «эффекта Вертера» и подражательного поведения (copycat behaviour) в целом отталкиваются от теории социального научения А. Бандуры. Важен для понимания этого феномена и учет процессов идентификации читателя или зрителя с самоубийцей, о котором идет речь. Может иметь место вертикальная идентификация (Blood and Pirkis, 2001) – например, отождествление со знаменитостью, что подтверждается многими исследованиями отдельных случаев. Избирательная идентификация может строиться и на сходствах носителем образца поведения – тот же пол, возраст, жизненная ситуация, профессия.
Австралийские ученые Thomas Niederkrotenthalera et al. (2009) проанализировали ежедневную статистику самоубийств с июля 1996 по сентябрь 2006 года, с учетом пола, возраста и способа сведения счетов с жизнью. Также были проработаны 13 крупнейших австралийских газет, которые регулярно читают 74.2% австралийцев. Единственным предиктором возрастания общего числа суицидов в популяции был «звездный» статус самоубийцы, о котором говорилось в репортажах. За сообщениями о самоубийствах людей средних лет (от 30 до 64 лет) следовало больше самоубийств именно в этой возрастной группе. Важную роль играла и определенность сообщения о самоубийсвте, т.е. преподнесение его как факта, а не версии следствия или догадок родных. Связь суицидента с криминалом снижала риск подражания.
Хотя некоторые исследователи (например, Pirkis et al., 2006) отмечали связь между подробностью, «насыщенностью» описания суицида в средствах массовой информации и числом «последователей», в данной работе такая закономерность не выявлена. Однако в ней использовалась переменная «частота упоминаний одного и того же случая самоубийства». Неудивительно, что она была тесно связана со статусом знаменитости, поэтому обсуждать ее изолированно невозможно. Также не было выявлено ожидаемого копирования способа самоубийства (Pirkis et al., 2006).Однако нельзя однозначно утверждать, что «подражательные» самоубийства, следующие за репортажами в СМИ – реально существующее явление, которое просто требует более четкого теоретического обоснования. Существует ряд исследований, в которых подобный эффект не отмечался (Mercy et al., 2001; Stack, 2005). Нельзя рассматривать СМИ как простой транслятор «заразительных» историй о добровольном уходе из жизни. Ведь в любой материал, кроме репортажа «одной строкой», можно включить полезную информацию о признаках суицидальных намерений, об особенностях психологического состояния потенциального самоубийцы или об организациях, где человек «на грани» может получить помощь.
Ярким примером служит ситуация с венским метро, которое в 1970-ые годы стало крайне распространенным местом, а заодно и орудием самоубийства. Одной из предоплагаемых причин был нездоровый интерес к подобным фактам в СМИ, поэтому Австрийская Ассоциация по профилактике суицида (Austrian Association for Suicide Prevention) сформулировала особые требования к публичному освещению этой проблемы. В итоге число покушений на самоубийство и завершенных самоубийств в метро снизилось на 80% в первый же год применения новой информационной политики (Etzersdorfer E, Sonneck G, 1998).
Задача: призвать к "здравому смыслу"
Еще одно использование СМИ «в мирных целях» - это информационные кампании по предотвращению правонарушений. Они обращаются либо к законопослушным гражданам, чтобы уменьшить риск виктимного поведения (сфокусированные на жертве), либо к потенциальным нарушителям порядка, чтобы заставить их задуматься о своих действиях (сфокусированные на правонарушителе), либо повышают осведомленность о проблеме, сплачивая людей для борьбы с ней (сфокусированные на информировании о проблеме в широком контексте).
Несмотря на популярность таких кампаний, нет однозначного понимания механизмов их влияния, а также общего мнения об их эффективности (Atkin, 1989; Decker, 2003). Анализ литературы позволяет делать следующие выводы:
- Эффективность медиа-кампаний зависит от конкретного правонарушения, о котором идет речь,
- Они влияют скорее на отношение к проблеме, чем на реальное поведение,
- Их эффективность различается для разных социально-демографических групп.
Теория рационального выбора используется для объяснения действия информационных кампаний, сфокусированных на правонарушителе (Johnson & Bowers, 2003). Теория рационального выбора (rational choice theory; Clarke & Cornish, 1985; Cornish & Clarke, 1986) основывается на предположении, что потенциальный правонарушитель взвешивает усилия, риск и выгоду от своего поведения. С этой точки зрения можно изменять окружающую среду так, чтобы то или иное правонарушение оказалось «невыгодным»: повысить сложность, повысить риск, уменьшить выгоду, сделать среду менее провоцирующей, сделать невозможным оправдание (Clarke, 1997).
Теория аргументированных действий (reasoned action approach) весьма популярна в сфере здравоохранения. Она рассматривает соотношение между личной аргументацией и ситуационными переменными. Она хорошо подходит для анализа эффективности информационных кампаний, изучения связей и различий между представлениями, установками и поведением (O'Keefe et al., 1984). В отличие от теории рационального выбора, где ситуативный риск правонарушения определяется сканированием параметров окружающей среды, теория аргументированных действий отдает приоритет личному намерению, основанному на убеждениях и ценностях, говорящих в пользу правонарушения.
Jamie L. Flexon, Rob T. Guerette (2005) провели исследование, в котором использовались данные опроса (N=820) по итогам акции «Водитель «навеселе» - пьяный водитель» (“Buzzed Driving is Drunk Driving”), начавшейся в 2005 году и продлившейся более года.
Был получен неожиданный результат: респонденты, следившие за роликами информационной кампании «Водитель «навеселе» - пьяный водитель», не изменили свои представления о допустимости вождения после умеренных возлияний. Это противоречит результатам большинства исследований эффективности подобных информационных кампаний. Это можно объяснить спорным слоганом, который некоторые готовы даже оспаривать. Единственным показателем, положительно и значимо связанным с отказом от вождения после любого количества алкоголя, стал возраст (молодежь рисковала больше).
Вероятность быть пойманным влияла на убеждения респондентов в том, сядут ли они за руль после бокала спиртного. Однако ответы на ретроспективные вопросы об уже имеющемся опыте вождения «навеселе» показали: в реальности водители, находившиеся под влиянием алкоголя, не учитывали риск наказания.
