По заказу фондов «Выход» и
«Ступени» Издательский дом «Практика» заканчивает работу над книгой Джона Купера,
Тимоти Герона и Уильяма Хюарда «Прикладной анализ поведения» (John F. Cooper,
Timothy E. Heron, William L. Heward «Applied Behavior Analysis»). Она является
наиболее фундаментальным на данный момент трудом, который описывает основные
принципы и процедуры для систематического изменения социально значимого
поведения. Мы поговорили с Николаем Николаевичем Алиповым, научным редактором
этого переводческого проекта, доктором медицинских наук, профессором кафедры
физиологии медико-биологического факультета РНИМУ им. Н. И. Пирогова.
– Почему так важно перевести учебник Купера?
– Этот учебник – настольная книга для специалистов по прикладному поведенческому анализу, или АВА (Applied Behavioral Analysis), который на настоящий момент является наиболее эффективным способом работы с аутизмом. Классическими, прежде всего медикаментозными способами аутизм пока лечится очень плохо, но многое можно исправить теми или иными методами коррекционной педагогики. Среди них в свое время выкристаллизовался прикладной анализ поведения. Это развитие классического бихевиоризма, его прикладная ветвь. Что такое бихевиоризм? У него много направлений. Это и философское течение, и крайне позитивистское движение в нейронауках, и одна из рефлексологических дисциплин в физиологии. Наконец, это направление в психологии, которое пытается объяснить поведение человека. Сам я занимаюсь нейрофизиологией, и мне в какой- то момент все это стало очень интересно. Бихевиористы говорят: мы не знаем, как функционирует мозг, но мы точно знаем, что, если человека правильно подкреплять или правильно наказывать (хотя эффективнее – не наказывать вовсе), то можно сделать из него что угодно. Эти взгляды в их крайнем варианте были очень популярны, хотя в свое время сильно себя дискредитировали.
– А что случилось?
– Бихевиористы настолько хорошо разработали свою теорию, что были уверены: из любого человека можно сделать кого угодно. Стали образовываться так называемые поведенческие коммуны, в которых утверждалось – дайте мне вашего ребенка, и я сделаю из него кого пожелаете. Хотите – супертяжеловеса, хотите – гениального скрипача. Был такой знаменитый эксперимент с крысой. Ее называли «крыса с университетским образованием». Она сначала ехала на лифте, потом на машине, в общем, совершала целое путешествие, чтобы добраться до еды. А на самом деле по дороге были просто очень правильно расставлены подкрепители. Думали, что можно то же самое делать с человеком, но эта идея обрушилась. Современная нейропсихология доказала, что даже у животных существуют разные врожденные наклонности. А у людей и подавно. Невозможно из Тайсона сделать Моцарта и наоборот.
– То есть, мода на бихевиоризм прошла?
– Мода — да, хотя профессионалы продолжали успешно разрабатывать методы поведенческой психотерапии, все лучшее никуда не делось. Но однажды удалось некого совсем нефункционального юношу обучить поднимать руку, когда он хотел есть. И достигли этого только с помощью подкрепления. Некоторое время спустя возникла идея, что очень многие виды проблемного поведения – особенно у людей с аутизмом – можно скорректировать. Например, если раньше ребенок умел только разбегаться и биться головой об стену, то после определенного поведенческого вмешательства можно с ним ходить в кафе, а когда он вырастет, то сможет работать официантом или заправщиком на бензоколонке. Конечно, социализация достигается постепенно, путем правильных подкреплений. Вот он разбегается и бьется головой об стену. Почему? Возможны разные причины. Может быть, он хочет печенья, а ему не дают. Может, он хочет, чтобы на него обратили внимание. А может, это такой своеобразный способ самостимуляции. Надо разобраться, чего он добивается. В основе прикладного анализа поведения лежит именно доскональный анализ и тот простой факт, что всякое поведение закрепляется и становится частью поведенческого репертуара человека только если оно поощряется. Убрать нежелательное поведение можно лишь прекратив его поощрять.
Поведение — это всегда движение, каким бы малозаметным оно ни было; отсюда — «изменение положения какой-либо части организма в пространстве с течением времени». К поведению не относятся движения, вызванные исключительно внешними механическими воздействиями, такие, например, как падение от резкого порыва ветра. Достаточно сильный ветер одинаково опрокидывает как живые организмы, так и неживые предметы; поведение же — свойство только живых организмов. Чтобы определить, является ли данное движение поведением или нет, можно воспользоваться критерием мертвеца: «Если мертвец может это сделать, это не поведение, а если не может — поведение» (Malott & Trojan Suarez, 2004, с. 9). Применив критерий мертвеца, мы видим, что падение от резкого порыва ветра не поведение (мертвец тоже упадет), а вскрик «Ай» во время падения, взмах руками и кувырок по земле — поведение.
из книги Д. Купера, Т. Герона, У.
Хюарда «Прикладной анализ поведения»
русское издание книги готовится издательством
«Практика»
– Просто не обращать внимания?
– Все знают, что у детей есть манера бросаться на землю. Что говорят умные родители? Да пусть лежит, а мы пойдем потихоньку дальше. Это и есть не-подкрепление, или «гашение» в терминологии АВА. Или представим себе, что ребенок занимается самоагрессией, потому что хочет печенья и не умеет попросить. Но вот он случайно показал пальцем на печенье – и ему тут же его дали. И он уже не бьется головой, а показывает пальцем. После этого его приучают к тому, чтобы он не только показал, но и сказал: «Печенье». А потом: «Дай печенье». И наконец: «Дай, пожалуйста, печенье». Потом эту формулу он начинает использовать в других ситуациях. Бихевиористы скажут, что происходит генерализация навыка, т.е. «пожалуйста» оказывается волшебным словом, которое открывает все двери. И вот этот ребенок, который еще недавно бился головой об стену, подходит к тебе и говорит «пожалуйста».
– Учебник по прикладному анализу нужен только педагогам, работающим с аутизмом, или его функция шире?
– Прикладной анализ поведения давно уже перерос
свою изначальную задачу, как это произошло в свое время с учением Фрейда. Он
вышел даже за рамки коррекционной педагогики и используется в педагогике
обычной. Когда один из авторов учебника, Уильям Хьюард, приезжал в Россию по
приглашению фонда «Обнаженные сердца», он захотел познакомиться с коллективом
переводчиков его книги. Оказался очень открытым и симпатичным в общении
человеком. Я позвал его к нам в институт, и он прочитал лекцию, после которой
студенты его буквально облепили и не хотели отпускать. Интерес был огромный,
потому что у этих знаний очень широкая сфера применения. Причем и Хьюард, и его
жена – не физиологи, а педагоги, работают на кафедре экологии человека. Они
занимаются коррекционной педагогикой не столько для РАС, сколько для трудных
подростков, при трудных взаимоотношениях в семьях.
– А пригодится ли учебник по прикладному анализу неврологам, психиатрам?
– Необходимо врачей знакомить с расстройствами аутистического спектра и со всеми методами их коррекции. Это не значит, что учебник надо зубрить всем подряд, но ознакомиться с ним, конечно, стоит. Специалисты должны знать друг о друге и понимать, куда человека направить. Чтобы психиатр не вводил каждому аминазин, и в то же время чтобы коррекционный педагог, сталкиваясь с человеком, которому необходимо медикаментозное лечение, не рекомендовал ему АВА, который будет как мертвому припарки припарки — это привести к трагическим последствиям. Надо распознавать болезни, на которые не действуют ни убеждения, ни психотерапия. И знать, что тенденция сегодняшней психиатрии – не аминазиновой, а современной – заключается в том, чтобы лечить и словом, и медикаментом. И, если ребенок крайне возбужден, агрессивен, то ему, возможно, показаны мягкие нейролептики.
– Стоит ли «зацикливаться» на прикладном анализе поведения или есть еще десятки методик, которые помогут скорректировать аутизм?
– Я не коррекционный педагог, но мое мнение: если лошадки и дельфинчики кому-то помогают и это действительно научно доказано, то и на здоровье! Тут есть некое базовое противоречие: с одной стороны, тенденция современной американской психиатрии заключается в том, что мы не знаем причин большинства психический нарушений (как в случае с аутизмом), и поэтому, кстати, эти нарушения стремятся обозначать не привычными названиями болезней (невроз, шизофрения...), а «расстройствами» («биполярное растройство» вместо «маниакально-депрессивный психоз» и пр.) Но на каком основании тогда, не зная первопричину нарушения, мы можем объявлять только один метод единственно возможным? Ведь АВА не учитывает внутреннего состояния человека. Представим себе ребенка, который очень замкнут. Может быть, его замкнутость связана с тем, что по тем или иным причинам мир кажется ему жестоким? А с этими дельфинчиками он общается. Так что, если метод работает, то кто же против. Но сторонники АВА имеют мощную научную и материальную базу, издают собственный журнал, создали ассоциацию, эффективность их методов, в отличие от многих других, доказана. И стать сертифицированным поведенческим аналитиком (ВСВА) можно, только сдав сложный экзамен другим сертифицированным аналитикам.
– Какая-то масонская ложа получается.
– Ну, не так страшно, но немножко есть. Имеется своего рода круг избранных, которые решают, быть человеку поведенческим аналитиком или не быть. Чтобы стать ВСВА, надо сдать экзамен по строго определенным принципам и строго определенной комиссии (представляете, если бы так обстояло дело, например, с обычными психиатрами или педагогами?) Купер – как раз для подготовки к этим экзаменам. Не прочитав, вы просто не сдадите. Знаете, как поведенческие аналитики называют этот учебник? The White Book – не больше, не меньше. Белая Книга. Учитывая, что Book имеет четкую коннотацию c Библией... Но, если бы это была секта типа экстрасенсов, то никто в профессиональном сообществе не обращал бы на них внимания. Все дело в том, что эта штука работает и дает результаты.
– Как это доказать? Невозможно же провести двойные слепые рандомизированные испытания, как с препаратами.
– Эффективность подтверждается и другими методами. Например, мы хотим проверить, как влияет имитация модели (когда ребенок смотрит на чужое правильное поведение и стремится подражать – это важная часть АВА). Берем две группы детей и проводим им некое вмешательство, но в одной группе вводим компонент имитации модели, а в другой – нет. Помещаем группы по очереди в одну и ту же комнату, в идентичные условия. Только в одном случае ребенок – назовем его Петей – сам натыкается на печенье, а в другом на это печенье указывает, например, Вася. И если мы видим, что у десяти Петь, которые видели Вась, показывающих на печенье (и получающих его за это), указательный навык сформировался через три дня, а у других десяти Петь, которые не видели Вась, навык сформировался через месяц, – значит метод имитации модели эффективен. А дальше, чтобы не приставлять к каждому Пете Васю, мы снимаем видео, и ста Петям его показываем, а ста – не показываем. То есть, сравниваем Петю, который, случайно бегая по комнате, ткнул на печенье пальцем, с Петей, которому показывают это видео. Если разницы никакой нет, то, увы, видео не годится, нужен реальный Вася. А с другой стороны, если мы сравниваем видео с присутствием реального Васи и видим, что оно пусть медленнее, но все же формирует навык – не через три дня, а, скажем, через неделю, – то значит, оно пригодится для работы, ведь Васю не всегда пригласишь.
Теорий речи множество, и все они стремятся определить причины речи. Эти теории можно разделить на три, нередко пересекающиеся, группы: биологические, когнитивные и теории влияния факторов окружающей среды. Основная предпосылка биологических теорий заключается в том, что речь зависит от физиологических процессов и свойств. Так, Ноам Хомский утверждал, что речь присуща человеку от рождения (Chomsky, 1965), то есть языковые способности являются генетически унаследованными, и человек обладает ими с рождения.
из книги Д. Купера, Т.
Герона, У. Хюарда «Прикладной анализ поведения»
русское издание книги готовится издательством
«Практика»
– То есть методы статистические?
– Да, это чистая статистика, как в любой строгой науке, этим, в частности, и отличается АВА. Или, скажем, у человека надо выработать навык, чтобы он сказал слово «дай», «дай печенье». Сначала мы записываем его так называемое фоновое поведение. И выясняем, что при фоновом поведении он говорит это слово, например, раз в три дня. А потом мы начинаем применять какой-либо метод. Ну, например, ту же имитацию модели. И замечаем, что теперь он просит раз в день, потом несколько раз в день, а потом всегда, когда хочет печенья. На месяц мы оставляем его в покое, затем возвращаемся и видим, что навык закрепился. Потом мы отправляем его в свободную среду, и он вдруг спонтанно говорит «дай машинку». Вот она, генерализация. С первого раза. А раньше он только кричал. Это и есть доказанная эффективность.
– Вы употребляете термины – генерализация навыка, гашение и т.д. Эта терминология уже существует в русском или пришлось ее вырабатывать «с нуля»?
– Не совсем. Терминология скиннеровского бихевиоризма во многом близка к нашей, рефлексологической. Условный рефлекс, безусловный рефлекс, угасание, подкрепление, наказание. Это все идет от Павлова, из классической физиологии. Но проблема в том, что Скиннер, которого Купер упоминает чуть ли не в каждом втором абзаце, считал, что надо изобрести и свой собственный научный язык. У него очень много терминов, которые никогда не переводились на русский (Скиннер пару раз покритиковал Павлова, «икону» нашей отечественной науки, – и попал в Советском Союзе под запрет). Он выдумывал абсолютно новые слова, типа манд, такт и так далее.
– Что это значит?
– По Скиннеру, речевое поведение – тоже
реакция, которая требует подкрепления. Для чего мы говорим? Во-первых, чтобы
что-то получить. Это может быть и просьба, и требование, и команда. Каким
словом это обозначить? «Деманд» или «команд» – неточно. Нужно новое слово. И он
придумал «манд». Во-вторых, мы говорим, чтобы что-то назвать. И Скиннер это
обозначил термином «такт», от «контакт». Ну а с этим «мандом» вы не
представляете, что было! Я даже голосование на форуме устроил и в результате
везде поставил этот термин, а потом еще выкручивался, потому что он же
склоняется, и это не всегда прилично звучит. Мы писали «обучение манд-реакциям»
и так далее. Так что, терминология – это большая проблема.
– А часто вы прибегаете к «коллективному разуму», вроде форумов?
– У нас в издательстве «Практика» до сих пор есть так называемая БТК – Большая Терминологическая Комиссия. Сначала мы назвали ее так для хохмы. Нас собиралось несколько человек – врачи из разных учреждений, и мы обсуждали, какой термин лучше выбрать. А потом эта БТК прижилась. Никто не помнит уже, что это такое, но все знают, что надо «соответствовать решению БТК». Там собиралось 20-30 человек, были настоящие коллоквиумы, приезжали люди, чтобы участвовать в разработке того или иного термина. Но вы знаете, есть кое-что поважнее, чем термины. Это стиль. Термины найдутся, ошибки по содержанию мы с консультантом отловим, а вот стиль не лечится. Мало того, что это бывает противно читать, это еще и просто непонятно. Поэтому критерии отбора жесткие, мне прислали очень много пробных переводов, и всего два человека прошли. Это Татьяна Скрипко и Александра Иванская. Консультантом у нас работает Зухра Камар. С ней работать – одно удовольствие. Она умная, компетентная, большой профессионал.
– На сайте издательства «Практика», где выходит учебник, вывешено даже что-то вроде Хартии переводчиков.
– Когда в начале 90-х «Практика» создавалась, переводной медицинской литературы в России не существовало вовсе. Мы придумали два слогана: «Практика – язык новой медицины». И второй: «Внедрим в медицину язык Пушкина и Достоевского». Я однажды редактировал книгу «Психиатрия» Ричарда Шейдера. Началось все с того, что я выкинул перевод в корзину, потому что это было невыносимо, набрал новых людей, половину перевел сам, половину – моя команда, которая Чехова читала, условно говоря. Мой отец был профессиональный переводчик. Когда его спрашивали – можешь научить переводить? Он отвечал – читайте Чехова.
– А вы готовы к тому, что выйдет учебник – и начнется: то неправильно перевели, это неправильно?
– Конечно.
– Как вы будете реагировать?
– Я уже столкнулся с этим в своих форумах. За конструктивную критику я говорю спасибо, на деструктивную просто не обращаю внимания. Не нравится – переведите сами. Это же не госзаказ на создание баллистической ракеты. Частная фирма по просьбе и под финансированием фондов издает некую книжку. Это дело наше и фонда. Точка. Конечно, мы хотим всё сделать на совесть. Поэтому у нас хорошая команда переводчиков, прекрасный консультант и так далее. Но знаете, какая штука? Я-то знаю, что это будет хорошо. А остальное уже не важно.
Интервью подготовила Мария Божович, фонд «Выход»
