Мария Фаликман о пути к науке, экспериментальной психологии внимания и главных книгах о когнитивной психологии

Я много интересовалась искусственным интеллектом, моделированием. В тот момент на факультете психологии еще была кафедра психологии и инженерии знаний, но она закрылась в тот год, когда я поступила. На факультет психологии очень многие приходят под лозунгом «Я хочу помогать людям». Но я знала, что людям помогать не умею, и решила заняться экспериментальной психологией познания. Дальше я собиралась двигаться в сторону моделирования познания и искусственного интеллекта и на первых курсах делала такие попытки. Но позже поняла, что это скорее инженерная, чем собственно исследовательская область.

На протяжении всей учебы в университете я работала в нескольких лабораториях. В одной работала с самого начала, в другие приходила, чтобы попробовать что-то новое. Когда встал вопрос, идти ли в сторону представления знаний, гипертекстов и так далее, с которыми я немного возилась, или продолжать заниматься экспериментальной психологией внимания, я остановилась на внимании: захотелось остаться именно в этой команде. Сейчас мое направление шире, но в целом я продолжаю работать в рамках этого направления.

Экспериментальная психология познания на Западе представлена когнитивной психологией, которая появилась в 1950-е годы и отталкивалась от компьютерной метафоры. Она направлена на изучение восприятия, памяти, мышления. Мы можем сравнивать, как человек решает разные классы мыслительных задач: задачи на догадку, алгоритмические задачи, задачи с подвохом, задачи без подвоха. Мы можем посмотреть, как человек запоминает события в разных условиях, на короткое время, на долгое время и так далее. Эксперимент — это метод, который применяется в психологии почти так же, как в физике, химии, биологии, за тем исключением, что в качестве объекта исследования выступает человек. Если я там хочу изучать укрупнение единиц восприятия, я использую инструкцию с укрупнением и без укрупнения или даю одинаковые инструкции на разном материале, один из которых содержит возможности для укрупнения (например, это слова родного языка), а другой не содержит (это набор букв, составленный из тех же букв, из которых состоит слово).

Так сложилось, что в когнитивной психологии эксперименты проводятся преимущественно со студентами младших курсов. Почти вся современная когнитивная психология — это психология познавательных процессов студентов-второкурсников. Как правило, студенты рады поучаствовать в эксперименте за ползачета. На Западе есть специальные базы испытуемых. Мне довелось поработать семестр в Гарвардском университете. Они просто рекрутируют местных бостонских безработных, которым платят по 10 долларов в час за то, что те сидят и что-то делают. Но со студентами работать приятней. Они больше мотивированы выполнить инструкцию, решить задачу. Когда мы там пытались воспроизвести на материале английского языка мою кандидатскую с побуквенным чтением быстро предъявляемых слов, мы не смогли воспроизвести это на большой выборке, потому что люди в принципе отказывались читать. Они называли две или три буквы вместо шести. Мы не получили тех данных, из которых можно было бы сделать хоть какие-то выводы. В то же время на российской добровольческой студенческой выборке результаты получились красивые.

Когда-то я очень любила преподавать. Наверное, еще 15 лет назад я это делала с удовольствием — видимо, не без влияния традиций лаборатории психологии познавательных процессов психологического факультета МГУ. Лабораторию закрыли в начале 2000-х. Там преподавали все — кто-то более ярко, кто-то более последовательно и методично. Меня в это дело втянули с первого курса аспирантуры. Так оно как-то и началось. Я разлюбила это дело, когда первый раз поработала 22 часа в неделю. Мне комфортно, когда у меня одна лекция в неделю. Две лекции я читаю уже без удовольствия. Но 11 пар — это запредельно. Сейчас у меня 8 часов в неделю.

Студенты в университете замечательные. Но я бы сказала, что все зависит не только от студентов, но и от преподавателя. Я видела самых разных студентов, и их заинтересовать — задача преподавателя. В университете студенты интересны тем, что они не дают расслабляться, задают вопросы, ответы на которые надо специально искать. Я честно говорю, что пошла искать, а на следующей лекции прихожу и отвечаю.

Защитить диссертацию — это одновременно сложно и просто. С одной стороны, я 15 лет после защиты кандидатской диссертации проводила эксперименты примерно в одном русле, вела студентов и аспирантов. И даже написала несколько больших статей, где пыталась все это обобщить. В какой-то момент появился Александр Григорьевич Асмолов и сказал: «Будем защищать». И стал позванивать — сначала раз в месяц, потом раз в неделю с вопросом: «Как мы движемся?» За три с половиной месяца я написала докторскую.

Какие-то вещи просто пришлось сесть и конкретно прописать, какие-то были собраны за 15 лет, но дальше началось самое интересное. Дальше мы с Александром Григорьевичем сели и как следует поговорили. И стало ясно, как все это выстроить. Потом было еще полгода беготни с бумажками.

Трудно сказать, насколько сложно защитить докторскую диссертацию. Кто-то не выдерживает бюрократических вопросов. Я двадцать раз была готова на все плюнуть. Кто-то приходит со сверхидеей, которая, может быть, даже и верна, но встречает жесткое сопротивление потенциальных оппонентов, ученого совета. Я не пыталась претендовать на сверхидею, а пыталась показать, каким образом культурно-деятельностная традиция в приложении к когнитивной психологии может дать принципиально новые результаты. Мне было интересно общаться с оппонентами. Они были очень доброжелательны и по-рабочему настроены. С другой стороны, это не вызвало сильного отторжения, потому что, наверное, революции никакой я не произвела и не пыталась.

В детстве я читала много художественной литературы, как и все. Причем так много, что иногда прогуливала школу. Я училась в начальной школе во вторую смену, и проследить, чтобы я ушла в школу в классе 3–4-м, было некому. Я любила книги «Дорога уходит в даль» Александры Бруштейн, «Кондуит и Швамбрания» Льва Кассиля, «Динка» Валентины Осеевой. Была замечательная книга «Жизнь и приключения Заморыша» Ивана Василенко. Лет с десяти я полюбила читать книжки вроде «Занимательной математики», «Занимательной физики» и пр. В какой-то момент я добралась и до «Занимательной психологии». Читала много всяких научно-популярных биологических книг. Не могу сказать, что я сильно отличалась от других детей из интеллигентских кругов по тому, что я читала, хотя в школе мне особо не с кем было об этом поговорить, все они нашлись уже в университете.

В старших классах увлекалась Булгаковым, писала выпускное сочинение по «Мастеру и Маргарите». На младших курсах университета запоем читала Пруста и Гессе. Примерно тогда же переболела Набоковым, которого читала на русском и английском, стихами и прозой Бродского. А что касается профессиональной литературы, то для меня во многом определяющей стала книга, так и не переведенная на русский язык, под названием «The Mind's New Science. The History of Cognitive Revolution» американского психолога Говарда Гарднера. Мне ее подарил один американский знакомый, когда мне было 18 лет. Несколько позже у меня появилась книга американского когнитивного гештальтпсихолога Стивена Палмера под названием «Vision Science: Photons to Phenomenology» — фундаментальный 800-страничный том, резюмирующий все, что было наработано к концу XX столетия в науках о зрительном восприятии. Я взяла оттуда многое, в том числе то, как можно рассказывать о механизмах восприятия, внимания, чтобы это было интересно.

Из важных в профессиональном плане книг могу еще назвать двухтомник психологического классика Уильяма Джеймса, написанный в конце XIX века, — «Принципы психологии». Это замечательная книга, потому что в ней заявлено, по сути, все, что есть в современной психологии и во многом даже в современной нейронауке.

Я увлеклась и сделала еще несколько хрестоматий по когнитивной психологии с Владимиром Феликсовичем Спиридоновым. Причем каждый раз мы даем друг другу обещание, что очередная хрестоматия — последняя. Еще один человек, который на меня сильно повлиял, — это покойный Валерий Викторович Петухов, самый блестящий преподаватель общей психологии, которого я знала. К счастью, снят на видео и доступен в интернете его двухлетний курс лекций общей психологии. Преподавать я училась у него. Прочтя 4 часа лекций, он мог со мной, тогда еще аспиранткой, сидеть еще 4–5 часов в лаборатории и рассказывать, почему это надо преподавать так, а не иначе. Я думаю, что взяла у него все, что могла. Когда я читала свой первый большой лекционный курс, он пришел на одну из первых лекций. При его загрузке — а он читал до 50 часов в неделю — это было полной фантастикой, он дал обратную связь. Я это запомнила на всю жизнь.

А мои научные пристрастия во многом определились летними школами по когнитивной науке, которые организовывал Центр когнитивных исследований в Софии при поддержке фонда Сороса, а на самом деле один конкретный человек, Бойчо Кокинов, тоже рано ушедший, к сожалению, из жизни. Он занимался продвижением когнитивной науки в Болгарии и еще в 1990-х годах организовал первый в странах соцлагеря научный центр. Там я проводила весь июль несколько лет подряд начиная с первого курса аспирантуры. Это были трехнедельные школы, куда приезжали с недельными курсами лекций ведущие западные когнитивисты, включая тех, чьи работы изучаются в любом базовом курсе когнитивной науки. Тогда я поняла, что хотела бы делать что-то подобное в России, и мы с коллегой, Екатериной Печенковой, организовали в 2002 году Московский семинар по когнитивной науке.

Несмотря на прорывы последних 10–15 лет, Россия все равно в хвосте. Здесь есть изолированные группы, которые ведут исследования на высоком уровне. Но чаще всего это исследования в русле разрабатываемых современными западными когнитивистами теорий, ограниченные рамками диктуемых ими экспериментальных схем. С одной стороны, это хорошо, потому что это данные, которые легко принимаются, легко обсуждаются, публикуются и так далее. Но есть эффект yet another, то есть «и еще одни такие же». В Питере есть небольшое «гнездо» экспериментальных когнитивных психологов, которые работают в русле оригинального отечественного теоретического подхода с использованием современных методов и получают интересные результаты, но они почти все разъехались. Половина моих студентов тоже разъехалась. Я это всячески поощряю, поскольку так уж сложились обстоятельства, что сама в свое время уехать не смогла, хотя была на это нацелена.

Сейчас стали доступны инструменты для регистрации движения глаз, регистрации активности мозга, но часто я вижу, что приборы покупаются, а делается на них полная ерунда, которую можно было бы сделать и без них. Зато больше никто не говорит, что когнитивной психологии и когнитивной науки не существует. Проводятся конференции, открываются лаборатории. Но выход мог быть существенно лучше. Пока это глубокая периферия с отдельными заметными центрами вроде Высшей школы экономики или МЭГ-центра МГППУ. Однако хотелось бы верить, что постепенно и здесь появятся новые оригинальные подходы и исследования в их русле.

Источник: https://postnauka.ru/talks/68816